НИКОЛАЙ ОПОЛЕВ: Я ТРУДНО ЖИЛ И НЕ ЖАЛЕЮ!

ОПОЛЕВ Николай Григорьевич
Родился 12 апреля 1909 года в Иркутске. Тренер. Начал играть в середине 1920-х в Иркутске в «Динамо», выступал защитником за сборную Иркутска по футболу и хоккею с мячом. После ухода в отставку с военной службы в 1959 году вернулся в Иркутск, где много лет тренировал команды детского клуба «Вымпел». Под его руководством «Вымпел» был вторым (1973) и третьим (1971) призёром Всесоюзного турнира на призы клуба «Плетёный мяч». Подготовил С. Лазарева, В. Петрова, В. и С. Семёновых, В. Шарова, А. Шишкина, а также A. Баюсова, А. и Е. Даниловых, А. Жигулина, А. Малетина, B. Похоева, П. Трифонова, А. Труфанова. Участник Великой Отечественной войны.
Скончался 16 апреля 1983 года в Иркутске.

Он никогда не был знаменитым спортсменом. Его подъезд не осаждали толпы неистовых болельщиков и не охотились за ним в надежде получить заветный автограф. И вместе с тем его знал весь спортивный Иркутск. Он воспитал сотни мальчишек, из которых выросло немало мастеров хоккея с мячом, и хотя не был профессиональным тренером, вряд ли найдётся человек, который бы упрекнул его в непрофессиональной работе. Нечасто встретишь таких людей, чьё имя не обязательно произносить с фамилией – оно как визитная карточка. Он был одним из тех, и если где-то в спортивных кругах говорили: «Дядя Коля», то все без пояснений знали, что речь идёт о Николае Григорьевиче Ополеве, удивительном человеке, отдавшем двадцать лет работе с детьми. Работе не по должности, а по велению души.

Как-то встретил его на улице. Он расстроенно произнёс: «А я как раз в редакцию собирался, да всё никак собраться не мог. Далековато к тебе ехать, а у меня здоровье, сам знаешь, какое… Беда у нас. Надо срочно клуб спасать. Разбегутся ведь пацаны – заниматься с ними никто не хочет. Одна забота – как денег побольше урвать, всё ставки да полставки делят, когда им с ребятнёй возиться»…
Мы шли по Донской к дому Николая Григорьевича, и он всё говорил, говорил. На дороге уже блестели первые весенние лужицы, солнце светило ослепительно ярко, а Николай Григорьевич был сумрачен и сердит. Мне редко доводилось видеть его таким – обычно спокойный, рассудительный, с доброй улыбкой, он казался даже флегматичным. И уж во всяком случае – никак не сердитым.
В тот год он уже не работал в детском клубе «Вымпел». Возраст, старые раны, перенесённый инфаркт заставили его оставить любимое дело. Дело, которому посвятил столько лет. Врачи настоятельно рекомендовали покой, да и домашние давно уговаривали оставить это хлопотное занятие. В конце концов, он вынужден был согласиться. Дня три-четыре добросовестно отдыхал, читал газеты, устроившись на диване, – словом, исправно играл роль пенсионера. А потом… Потом не выдержал: повёл внучку на каток покататься на коньках. Дома, конечно же, поняли маленькую стариковскую хитрость: он готов был найти любой повод, чтобы хоть ненадолго сходить туда, где занимался «Вымпел». Его «Вымпел».
Что влекло его, старого больного человека, туда, к ледовому овалу хоккейного поля? Какая сила заставляла чуть ли не каждый день приходить на стадион и наблюдать – теперь уже со стороны – за мальчишками?
Может, узнавал он в этих задиристых, лопоухих пацанах, старательно семенящих по льду на подгибающихся ногах, себя самого – двенадцатилетнего глазковского подростка, пропадавшего всё свободное время на футбольных и хоккейных баталиях? Может, просто завидовал он новому тренеру – молодому, полному сил, у которого всё ещё было впереди? Хотя нет, Николай Григорьевич не был завистливым – никогда чужой успех не жёг его предательским огнём, он и чужим-то удачам и победам радовался так же, как и своим, а в проигрышах винил только себя самого.
Может, ещё и потому так тянуло его к знакомому стадиончику, что все эти мальчишки – Сашки, Петьки, Васьки – были для него не просто маленькими хоккеистами – нападающими, защитниками, вратарями, – способными быстро бегать на коньках и метко бить по воротам, они были для него детьми. Которых надо воспитывать. Которых надо любить. Которым всегда надо говорить только правду, какой бы некрасивой и горькой она ни была.

1973 год. Николай Ополев и его «Вымпел» на турнире «Кожаного мяча»

Сейчас, годы спустя, я не перестаю удивляться тому педагогическом дару, умению понимать детей и быть понятым ими, каким был наделён Николай Григорьевич Ополев. Он не был педагогом по образованию – он был им по призванию.
Тот матч почему-то запомнился мне больше других. Младший «Вымпел» играл в областном финале «Плетёного мяча». Мороз стоял по нашим меркам не бог весть какой, но для десятилетних мальчишек совсем не малый – градусов двадцать пять. После первого тайма команда дяди Коли проигрывала в два мяча. В перерыве в раздевалке царило уныние. Где-то в углу тихо хныкал мальчуган – в лицо мяч попал. Вошёл Николай Григорьевич – все опустили головы: только что у кромки поля он строго выговаривал им за ошибки. Все чувствовали – «разнос» заслужен и неминуем. А он вдруг улыбнулся и сказал, совсем не как тренер, а как добрый дедушка: «Родные мои, потерпите маленько… Вы же мужчины, вы сильные…».
А потом сел на корточки – в своём длинном старомодном пальто и унтах – и стал растирать руками замерзшую ногу кому-то из мальчишек.
Тот матч «Вымпел» всё-таки выиграл. А, впрочем, не в этом дело.
Один знакомый заметил как-то: «Да что ты Ополева всё вспоминаешь? Писать, что ли, больше не о ком? Тренеров хороших хватает…».
Есть о ком писать, конечно. И тренеров хороших, действительно, не так уж трудно найти. Вот только таких, как Николай Григорьевич Ополев, больше не встречал я. Да и само определение – «хороший тренер» – к нему как-то не подходило. Поскольку был он, прежде всего, удивительным человеком – честным, бескорыстным и беспредельно преданным своему делу.
Вспоминаю разговор в маленькой скромной комнатке Степана Васильевича Гусева, патриарха иркутского спорта. Того самого Гусева, который в начале шестидесятых годов совершил настоящую революцию в подготовке катков: тренироваться на иркутский лёд, приготовленный под руководством Гусева, приезжали лучшие хоккеисты и конькобежцы страны. Так вот, перебирая старые фотографии, вспоминая друзей юности, с которыми играл в первой сборной города по хоккею с мячом, Степан Васильевич сказал тогда: «Коля Ополев… Защитника играл. Ничего не боялся, отважным и честным был. Очень мы все его уважали… Нет его теперь. Ты знал его? Вот это человечище был! Пока силы не покинули, всё с ребятишками занимался. Не за деньги старался. Он без этого жить не мог. Сейчас вон посмотришь на иного тренера – переработать боится: отведёт положенные для тренировки час-полтора – и поминай, как звали. А то и по-другому «тренирует»: бросит пацанам мячик, а сам в раздевалку с дружками, водочкой погреться. И что там у ребятишек дома или в школе, его не волнует. Своя у него жизнь. Личная. Упрекни его этим – обидится, на деньги всё начнет переводить: какой, мол, дурак за такую зарплату день и ночь на катке пропадать будет? От Ополева я, между прочим, не слыхал ни про деньги, ни про награды какие».
Он и ребят своих старался прежде всего к труду приучить, чтобы все непременно собственными руками делали. И сам всегда с ними. Мальчишки, прежде чем на коньки встать, за скребки брались, лёд чистили – без напоминаний, без понуканий. Кто бывал раньше на стадионе «Вымпел», знает, что площадка там заливалась первой в Иркутске, даже сборная страны ещё трофимовских да мельниковских времён на ней тренировалась. Не ждали на «Вымпеле», когда придёт кто-нибудь да зальёт лёд. Николай Григорьевич и не уговаривал никого, и без того мальчишки надоедали с вопросами – когда заливать, не пора ли?
Николай Григорьевич не любил выступать перед мальчишками с нравоучительными речами, «мораль читать». Он всегда поступал так, чтобы ребятам не в чем было его упрекнуть, трудился сам. И они твёрдо усвоили сказанные однажды Николаем Григорьевичем слова: «Нужно любить то, что делаешь, и тогда труд, даже самый грубый, возвышается до творчества. Так, ребята, Горький говорил…».

Ещё одна грамота «Вымпелу»

Дома у Ополевых хранится толстая папка. В ней – фотографии: старые, ещё довоенные, где Николай Ополев снят в будёновке; фотографии времен Великой Отечественной – в офицерской форме он стоит у разрушенного фашистами здания в Будапеште. И очень много снимков Николая Григорьевича с детьми – на хоккейных и футбольных площадках, зимой и летом. А ещё много в той папке различных грамот и дипломов, полученных командой «Вымпел» на районных и городских, областных, и даже всесоюзных соревнованиях. В отдельной стопочке – газетные вырезки: всё, что писали про команду дяди Коли, другие разные статьи о спорте. Вот страничка «Советского спорта» – заметка про известного финского лыжника Юху Мието. Карандашом подчёркнуто: «…Бег по болотам и рытье траншей и канав. Потрудиться пришлось основательно, зато и мышцы крепли прямо на глазах… Я был беспощаден к себе». И ещё одна фраза выделена особо: «К вершинам мастерства не бывает гладких путей». Эти слова Николай Григорьевич часто повторял мальчишкам – когда кто-нибудь, разуверившись в своих силах, собирался забросить коньки в чулан, когда, наломав ноги на льду, его воспитанники плакали в раздевалке после проигрыша.
А ещё он не терпел зазнайства. У него не было в команде любимчиков – и самые способные, и самые неприметные делили поровну радость успеха и горечь поражения.
Как-то – было это уже давно – «Вымпел» выступал в областных соревнованиях в старшей группе. Финальный матч, в котором воспитанники Николая Григорьевича выиграли звание чемпионов, закончился. Радостные, возбуждённые мальчишки шумели в раздевалке, наперебой вспоминая моменты матча. И лишь трое ребят – из тех, кого принято называть «трудными» (сам Николай Григорьевич никогда такого определения не употреблял) – держались как-то скованно, особняком. Когда все мальчишки пошли гурьбой на троллейбусную остановку, эти трое направились в сторону столовой.
Ополев всегда доверял ребятам, они отвечали ему тем же. Но в этот раз что-то как будто кольнуло Николая Григорьевича: в такой день – и не вместе со всей командой… Он проводил ребят до троллейбуса, а сам пошёл в столовую.
Он увидел их сразу, в углу зала. Ещё издали заметил под столом бутылку. Неспешно подошёл, снял шапку, присел на свободный стул.
– Можно?
Мальчишки, опустили головы, думая, наверное, в тот миг об одном – как бы не встретиться с ним взглядом.
– Что ж вы одни, без команды? Все вместе отметили бы победу… Доставайте своё вино, не робейте. Вы же на льду никого не боитесь…
Николай Григорьевич поднялся и, не взглянув даже на ребят, медленно пошёл к выходу.
– Дядя Коля! – мальчишеский голос в полупустой столовой прозвучал неожиданно громко. – Подождите, мы с вами…
Они нагнали его уже на улице.
– Только вы ребятам ничего не говорите, ладно? А вино мы вылили…
Что всегда поражало в Николае Григорьевиче, так это его спокойствие. Вернее, даже не спокойствие, а умение сдерживать эмоции в самых сложных ситуациях. Откуда это у него было? Может, ещё с фронта, когда служил сапёром в 208-м отдельном Краснознамённом отряде разминирования и четыре года шёл впереди наступающих, не имея права ошибиться или сорваться? Может, суровая армейская жизнь на Севере наложила на его характер свой отпечаток?
Не раз доводилось встречать скорых на расправу тренеров: иные при всём честном народе не стеснялись пацанов матом обложить, а то и подзатыльник дать. Я однажды видел глаза мальчишки-футболиста после того, как тренер, крупный, сильный мужчина, может быть, даже кумир того самого паренька, унизил его при всей команде. Честное слово, не позавидовал я тогда тренеру – столько в этих глазах было обиды и ненависти вперемешку со слезами и растерянностью, и отчаяния! Николай Григорьевич никогда, ни при каких обстоятельствах не позволял себе унизить человека. Да, он был строг, порой даже суров, но, наверное, ни один его воспитанник не мог сказать, что тренер к нему несправедлив.
Как-то наблюдал я за тренировкой юношеской сборной команды страны в уютном и теплом спорткомплексе «Олимпийский» в Москве. Горстка болельщиков, преимущественно преклонного возраста, скорее всего, из числа тех, кто сам когда-то выходил на лёд, сиротливо затерялась в ярких пластиковых креслах трибун. Двое пожилых мужчин, сидевших неподалёку, вспоминали былые времена. Я запомнил фразу: «Деревья умирают стоя, а русский хоккей – на глазах». Была какая-то грусть в этих полушутя-полусерьёзно сказанных словах. Наверное, старые болельщики имели своё суждение на сей счёт, но то, что молодые ребята, которым исполнилось по 17–18 лет, не могли зажечь зрителей своей игрой, было видно, что называется, невооружённым глазом. И действительно, такими заученными и однообразными были их манёвры, с такой «мастерской» обречённостью заканчивались беззубые атаки, что невольно подумалось: да молодёжь ли это на поле? Увы, на льду действительно была молодёжь, в большинстве своём натасканная на скорую руку для достижения заветной победы. Молодёжь, наученная добывать очки, но далеко не всегда играть.
Почему я вспомнил об этом? Да потому что Ополев был из тех тренеров, которым не нужна победа любой ценой. Он растил не маленьких чемпионов, а будущих хоккеистов. Ведь их мастерство становилось оценкой его работы. А в работе Николай Григорьевич больше всего ненавидел халтуру. Он часами мог разучивать с ребятишками какой-нибудь приём. Если не хватало сноровки выполнить упражнение самому, приглашал своих бывших воспитанников, выступавших за «Локомотив». Они никогда не отказывались – приходили на «Вымпел» и учили ребят хоккейным премудростям. А ещё Николай Григорьевич старался сделать мальчишек непохожими друг на друга – чтоб отличались игрой, а не номерами на свитерах.
– Ты знаешь, я никогда не огорчаюсь, если кто-то из мальчишек не станет большим мастером, – сказал он мне как-то. – В конце концов, не это в жизни главное: для меня их мастерство значит не так уж и много.
К слову, о мастерах спорта. Сегодня в составе иркутского «Локомотива» выступают восемь воспитанников Николая Григорьевича, и среди них ведущие – Владимир Петров, Сергей Семёнов, Виктор Шаров, Сергей Лазарев, Александр Малетин. Наверное, каждого из них можно в чём-то упрекнуть, найти недостаток в хоккейном образовании – тот не очень быстро катается, другой не слишком метко бьёт по воротам. Но в чём им всем не откажешь, так это в личном почерке, в индивидуальности, что ли. И без номера на спине Шарова или Петрова не спутаешь ни с кем. А ещё их, ребят из «Вымпела» семидесятых, хорошая спортивная злость, азарт отличали: если выходили на лёд, так до конца бились. Это тоже от учителя – от дяди Коли.
– Понимаешь, он был таким человеком, который может всё организовать, что называется, «затравить». – Мы сидим с Владимиром Петровым в раздевалке, и капитан «Локомотива» вспоминает про своего первого тренера. – Как пацанов от улицы оторвать, заинтересовать их? Трудно – походя, между делом ничего не получится. Надо этим жить. Как Николай Григорьевич. Сказать про него «энтузиаст» – значит, ничего не сказать. Для него это не было общественной нагрузкой или увлечением в свободное время. Для него все мы – и «пятёрочники», и далеко не отличники – значили гораздо больше. И мы чувствовали это всё время. Он приходил на стадион в семь утра и в десять вечера уходил – и летом, и зимой. Мы любили собираться у него дома – это недалеко от стадиона. Двадцать человек придёт – он всех чаем напоит. Каждый там себя своим чувствовал, независимо от того, новичок ты или уже на всесоюзном финале с дядей Колей побывал. Он со всеми был добр и одинаково ко всем требователен. Если в команде что-нибудь случалось, он не кричал, не пугал милицией, говорил спокойно: «Сдавай форму и уходи». Для нас эти слова были пострашнее милиции…
Николай Григорьевич не любил вспоминать о войне. Однажды, когда я упросил его рассказать про боевой путь, он достал старые, маленькие – для экономии фотобумаги – карточки, долго молчал. Потом назвал каждого бойца поимённо. А ещё сказал, что нет этих ребят в живых – сразу двадцать восемь человек на минах подорвались. Вот тогда я почти физически почувствовал его боль, и словно не в его теле, а в моём заныли старые раны, и сердце застучало гулко и часто. Он рассказывал о фронтовых товарищах, о молоденьком старшем инспекторе продфуражного склада Маше, с которой встретился в 1943-м и прожил потом счастливой жизнью почти сорок лет. И выходила у Николая Григорьевича война не с победами да салютами, а со смертями да ранами, с грязью и потом. Не похвалялся он своими наградами боевыми – тремя орденами Красного Знамени, орденом Красной Звезды. Мальчишки-то его с орденами и не видели – надевал он награды свои заслуженные один раз в год – в День Победы.
В один из последних наших разговоров Николай Григорьевич сказал: «Я трудно жил – и в детстве, и на войне, и после – когда служил на Севере. И здесь уже, в Иркутске, когда с ребятишками работал, несладко приходилось. Мог, наверное, и полегче жить, попроще. Но не жил. И, веришь ли, об этом не жалею…».
Я иду по улице Донской мимо дома дяди Коли, привычным его маршрутом – к стадиону «Вымпел». Там, на поле, засыпанном снегом, сиротливо маячат хоккейные ворота. Несколько малышей под бдительным присмотром мам возятся на льду. Они, должно быть, и не слышали про дядю Колю…
Перечитал написанное. «Был», «было», «работал», «умел» – ничего не поделаешь с бесстрастной морфологией – всё, увы, в прошедшем времени. И всё-таки не хочется ставить на этом точку. Потому что верю – настанет у этой истории про старого детского тренера своё «будущее время» – когда мальчишечьи хоккейные команды Иркутска выйдут на первый в городе лёд «Вымпела» и разыграют приз памяти Николая Григорьевича Ополева.
…Он никогда не был знаменитым спортсменом. Однако его знал весь спортивный Иркутск. Потому что имя его стало визитной карточкой. А это не каждому дано.

Михаил КЛИМОВ.
«Советская молодёжь», 6 мая 1986 года

Связанные страницы: Сезон 1980/81